Но вдруг, как ни странно, после очередного разящего выпада Катон не обнаружил перед собой никого, а когда по привычке с опаской выглянул из-за щита, унимая дрожь в отягощенной мечом руке, оказалось, что только что бушевавшее вокруг море искаженных неистовой злобой физиономий вдруг отхлынуло от редута. Быстро оглядевшись по сторонам, он понял: дуротриги откатываются.

Боевые кличи больше нигде не гремели, враги прямо на глазах у него и у прочих покидали занятую территорию, вытекая в ворота. Скоро на виду осталось лишь несколько воинов, да и те улепетывали со всех ног, догоняя соплеменников. Взору Катона открылось поле недавней схватки. Сотни сраженных дуротригов усеивали землю перед чертогом. Некоторые еще были живы, покрытые потом и кровью тела шевелились, поблескивая в убывающем вечернем свете. Катон бросил взгляд на замершего в отдалении Макрона: тот скривил губы и пожал плечами.

— Ну и где они, на хрен, теперь? — громко спросил Фигул.

Защитники редута оставались на своих местах, ожидая следующей атаки и не смея поверить в то, что враг уже не вернется. Однако удаляющееся бряцание оружия и доспехов убегающих дуротригов вскоре совсем затихло вдали, и теперь тишину нарушали лишь стоны раненых.

— Катон!

— Да, командир?

— Проверь наши силы, прямо сейчас!

Катон кивнул, соскочил наземь, пошатнулся, ибо уставшие ноги уже плохо держали его, и стал проводить перекличку уцелевших бойцов наверху и тех немногих, что оставались в резерве.

— Враг на подходе! — подал голос легионер, и Катон поспешил вскарабкаться на свою телегу.

В вечернем сумраке появились смутно очерченные фигуры воинов, приближающихся к воротам.

— Еще одно усилие, парни! — выкрикнул Макрон надтреснутым от напряжения голосом.

Каждый из бойцов покрепче перехватил щит и собрался с духом в ожидании последней схватки. И тут внезапно Катона пробил нервный смех: он опустил копье и подался вперед, опершись локтями на ребро стола, являвшего собой часть импровизированного ограждения.

В ворота входил широкоплечий мужчина в красном плаще. Последние лучи солнца играли на его высоком полированном шлеме, над которым вздымался ярко-алый султан. Он что-то крикнул, и его воины, развернувшись по флангам, стали осторожно продвигаться по двору царской усадьбы, направляясь к чертогу. По приближении маленького отряда зоркие глаза Катона первыми различили, кто вышагивает впереди.

— Да это Гортензий! — с облегчением рассмеялся Катон.

Гортензий шагал, никуда не сворачивая, к редуту, подбрасывая в свободной руке свой командирский жезл.

— Макрон и Катон, надо же! — прогудел он. — Мне следовало догадаться. Ну кто еще, кроме вас двоих, мог влипнуть в этакую заваруху?

ГЛАВА 38

— Нет, — решил Веспасиан, обозрев удлинявшиеся тени, что ложились на мертвые тела, разбросанные по двору царской усадьбы. — Нет никаких сомнений. Тут слишком многое нужно сделать. Мы остаемся.

Катон беспокойно переглянулся с Макроном: понимает ли легат всю опасность?

Едва отправив разведчиков удостовериться, что дуротригов вблизи Каллевы нет, Веспасиан повел своих людей сквозь обугленные обломки ее главных ворот в город и первым делом поспешил на территорию базы, где и от его резиденции, и от госпиталя остались лишь жуткие руины. Однако, хотя лагерные постройки дуротриги практически сровняли с землей, амбары и склады по большей части остались нетронутыми. Варвары намеревались съесть все, что смогут, а также унести все, что смогут, но неожиданное прибытие шести римских когорт ввергло их в панику, и они вынуждены были бежать из столицы страны атребатов с пустыми руками.

Веспасиан отдал приказ восстановить оборонительные сооружения базы, а затем вместе с трибуном Квинтиллом отправился в расположение когорты Гортензия, посланной им вперед, чтобы навести порядок в царской усадьбе. Завидев Макрона с Катоном, легат потребовал от них обстоятельного отчета.

— Командир, мы не можем здесь оставаться, — заявил Катон.

— Не можем? — повторил с презрительной усмешкой стоявший возле легата Квинтилл. — Центурион Катон, истина заключается в том, что если мы чего-нибудь и не можем, то это позволить себе убраться отсюда. Даже ты, конечно, в меру своего разумения, должен понимать стратегическую обстановку. Верика скоро умрет. Почти все его воины уже погибли. Царство атребатов падет перед любым врагом, прошедшим в ворота, которые вы умудрились спалить. Теперь только Риму дано привести этот край в чувство.

Катон спрятал руку за спину и сжал кулак так, что ногти впились в ладонь. Он крайне устал, был страшно зол, но пытался держать себя в рамках.

— Трибун, если Рим потеряет здесь шесть когорт и легата, то ни о какой «стратегической обстановке» беспокоиться уже не придется. Это будет разгром.

— Неужели?

Квинтилл рассмеялся и повернулся к Веспасиану:

— Думаю, командир, этот молодой человек в последние дни всякого тут натерпелся. И лишь естественно, что он теперь полон страха.

Макрон насупился, пригнув бычью шею. Слова трибуна задели его за живое.

— Полон страха? Это Катон-то? Да таких храбрецов поискать! И кстати, по-моему, вовсе не он пустился наутек, когда враги за нас взялись…

Веспасиан шагнул вперед, поднял руку и тихо, но властно произнес:

— Довольно! Не хватает еще, чтобы мои командиры спорили на глазах у солдат.

— И все же, — заявил оскорбленно Квинтилл, — я никому не позволю обвинять меня в трусости. Я не сбежал, а поскакал за подмогой.

— Ну, разумеется… — Макрон широко улыбнулся. — Но я ведь, кажется, и не назвал тебя трусом… командир.

— Довольно! — повторил Веспасиан. — Центурион Катон, я нахожу, что мы, зная теперь досконально, как тут все разворачивалось и чем обернулось, не можем принимать на веру голословную информацию, особенно исходящую из уст Тинкоммия. Ему ведь уже доводилось оставлять в дураках не только средней руки командиров, но и штабных офицеров. Так ведь?

Квинтилл поджал губы.

Не будь Катон так измотан, он, возможно, проявил бы в разговоре с легатом куда большую осторожность, но сейчас им владело лишь стремление во что бы то ни стало довести до Веспасиана суть своих опасений.

— Командир, все слышали, как Тинкоммий кричал перед штурмом, что Каратак во главе своей армии может прибыть сюда со дня на день. Есть вероятность, что он появится здесь уже завтра. И если мы к тому времени не уберемся на достаточное расстояние, то…

— Центурион, я сделал свой выбор. Мы остаемся. С первыми лучами рассвета вернутся разведчики. Они сообщат о любой возможной угрозе.

— Командир, может статься, что будет уже слишком поздно.

— Послушай, Катон, этот Тинкоммий, он ведь предатель и лжец? Он ведь провел тебя?

— Он провел всех, командир.

— Вот именно, но почему же тогда мы должны верить тому, что он болтает? Откуда нам знать, сколько в его словах правды и есть ли она в них вообще. Я лично сильно сомневаюсь в том, чтобы Каратак сумел переиграть командующего Плавта, это ведь не обозы по тылам грабить. У него куда больше оснований опасаться нас, чем нам тревожиться на его счет. Нет, скорее всего, ваш Тинкоммий хитрит. Ну а ты, как всегда, его плутней не видишь.

Макрон опустил голову, досадуя на то, что его друга выставили простофилей.

— Но, командир, что, если все-таки он сказал правду? — упорствовал Катон. — Мы окажемся в западне. Нас изрубят в куски. Верику убьют, Тинкоммий взойдет на трон, и атребаты переметнутся к врагу.

Веспасиан одарил его ледяным взглядом.

— Командиру легиона не пристало руководствоваться истерическими догадками. Мне нужны доказательства.

Он присмотрелся к обоим центурионам.

— Ваши люди измучены, мои тоже, но вы оба нуждаетесь в отдыхе более чем кто-либо. Отправляйтесь-ка спать, и немедленно. Это приказ.

Веспасиан недвусмысленно давал понять, что дебаты закончены, ибо он принял решение и пересматривать его не собирался. Однако, в то время как Макрон, отсалютовав, повернулся и зашагал прочь, Катон предпринял еще одну попытку: