— Волки! Эй, Волки! Ко мне!

Командиры центурий мигом примчались на зов, но атребаты продолжали возиться с телами убитых.

— Волки! — снова крикнул Катон.

— Чем эти олухи там занимаются? — пробормотал Фигул. — О нет…

Катон повернулся и увидел одного из своих воинов. Левой рукой стиснув волосы мертвеца и пытаясь задрать его голову, он перепиливал коротким мечом сухожилия шеи. Оглядевшись по сторонам, Катон понял, что все делают то же. Он оглянулся на ускользающих дуротригов.

— Центурион Катон! — гаркнул с брода Макрон. — Какого хрена ты ждешь? Догоняй!!!

Катон побежал к своим людям, схватил ближайшего воина за плечо и толкнул его к берегу.

— В ПОГОНЮ! ВПЕРЕД!

Некоторые атребаты, подняв глаза, поняли, чего хочет от них командир, и понеслись было за врагом, таща с собой громоздкие окровавленные трофеи.

— Да прекратите же! — взвился Катон. — Бросьте, на хрен, эти дурацкие головы!

Однако приказ был проигнорирован: атребаты не выпускали голов из-под мышек, а когда Катон вырвал у одного из них добычу, тот злобно взревел и угрожающе поднял меч.

— Тинкоммий! — гаркнул Катон, не сводя с воина глаз. — Ко мне!

Атребатский принц протолкался через ряды Вепрей и подошел к командиру Волков.

— Скажи им, чтобы они оставили трупы в покое.

— Но это наша воинская традиция.

— Хреновая традиция! — рявкнул Катон. — Дуротриги уходят. Вели моим людям бросить головы и взять себя в руки.

Тинкоммий прокричал приказ, но единственной реакцией на него было сердитое бормотание. Дуротриги уже отбежали на четверть мили и скрывались в сгущавшихся вечерних тенях.

— Ладно, — в отчаянии продолжил Катон, — скажи им, что они могут оставить при себе головы, которые уже отрезали. За остальными трофеями мы вернемся, даю слово.

Удовлетворившись таким решением, Волки оставили не обезображенные еще трупы поверженных ими врагов и нескольких чудом уцелевших пленников на попечение Вепрей, а сами, не расставаясь с трофеями, пустились в погоню. Катон несся впереди, Бедриак за ним.

Беглецы были в основном колесничими, бросившими свои колесницы. Всех их отягощало тяжелое снаряжение, и, несмотря на изначальное преимущество, расстояние между ними и преследователями сокращалось. Катон бежал, то и дело оглядываясь, желая убедиться, что его люди не отстают. Не обремененные кровавой ношею, атребаты действительно поспешали за ним, чтобы взять свое в окончательной схватке, но остальные, отягощенные мечами, щитами и головами — у некоторых их было не по одной, — растянулись вдоль всего берега. Наконец Катон почти настиг отставшего от своих беглеца и с колотящимся от возбуждения сердцем приготовился вогнать меч между ходуном ходящих лопаток. Их разделяло не более шести локтей, когда дуротриг оглянулся. Глаза его дико расширились, но тут он угодил ногой в выбоину на тропе и грохнулся наземь, оказавшись во власти Катона. Тот задержался ровно настолько, чтобы пронзить упавшего дуротрига мечом, и побежал дальше.

Еще нескольких удирающих воинов постигла та же незавидная участь, и наконец, когда свет уходящего дня неимоверно удлинил все окрестные тени, враги поняли, что им не уйти от расправы. Их вожак что-то выкрикнул, и дуротриги, повернувшись навстречу Волкам, сомкнулись, тяжело дыша и сжимая оружие. Они еле держались на ногах, но Катон и его атребаты, полукругом подступавшие к паре десятков сгрудившихся у воды беглецов, тоже основательно выдохлись. Однако численное превосходство было на стороне подданных царя Верики, и дуротриги, как опытные бойцы, прекрасно сознавали, что их песенка спета. Они не надеялись на спасение, а потому твердо вознамерились забрать с собой в иной мир как можно больше торжествующих победителей.

Катон, однако, предпочел бы взять колесничих живыми.

— Сдавайтесь! — крикнул он вожаку, указывая на землю. — Бросайте оружие!

Ответом был плевок и неразборчивое, но вполне распознаваемое ругательство. Атребаты расценили это как достаточный предлог для атаки и алой волной устремились вперед, увлекая Катона с собой. Бедриак, оглашая округу устрашающим боевым кличем, не отставал от него ни на шаг. Могучий вожак дуротригов с поразительной ловкостью и силой орудовал тяжелым двуручным мечом: первому, ринувшемуся на него атребату он раскроил щит, отрубив заодно державшую его руку, и вспорол брюшину. Эта потеря была не единственной: маленький отряд дуротригов отбивался ожесточенно, и еще несколько не защищенных латами атребатов пало у вражеских ног, но исход схватки ни у кого не вызывал сомнений. Дуротриги падали один за другим, раненых добивали. Наконец на ногах остался лишь окровавленный, обессиленный, но не сломленный предводитель.

Катон вышел вперед, поднял щит и изготовил меч для удара. Противник смерил худощавого римлянина презрительным взглядом, фыркнул и, как и предполагалось, занес свой огромный меч, чтобы разрубить надвое наглеца. Но прежде чем это произошло, Катон прыгнул вперед и подкатился кубарем врагу под ноги: исполин, потеряв равновесие, грянулся оземь прямо у стоп Бедриака. Охотник с торжествующим ревом, заглушившим хруст кости, вогнал свой короткий меч во вражеский череп. Дуротриг дернулся и затих.

Катон еще только поднимался с земли, а Бедриак уже принялся рубить толстую шею мертвого вожака. Это было нелегким делом, и юноша отвел глаза в сторону. Голова у него кружилась, он устал так, что каждый вздох давался ему с напряжением. Когда молодой центурион наконец оглянулся, то увидел, что Бедриак пытается привязать свой трофей за косички к поперечине боевого символа Волчьей когорты.

— Нет! — в отчаянии взвыл Катон. — Только не к древку! Оставь в покое штандарт!

ГЛАВА 12

Весть о победе разнеслась по грязным улочкам Каллевы буквально в то же мгновение, как только посланный Макроном взволнованный гонец доставил известие о ней Верике. И когда две когорты атребатов приблизились к главным воротам, их уже дожидалась радостная, ликующая толпа. Появление воинов было встречено возгласами восторга, причем самого неподдельного, ибо коварные и жестокие дуротриги были подлинным бедствием для страны атребатов, а вот теперь, впервые за долгое время, им наконец-то пустили по-настоящему кровь. Конечно, по большому счету произошедшее являлось скорее рядовой стычкой, чем полноценным сражением, но для отчаявшихся людей был важен сам факт разгрома извечных мучителей, а не его масштаб. За колонной приближавшихся к городу победителей на небольшом расстоянии следовал присоединившийся к ним наутро обоз, тот самый, какой дуротриги хотели разграбить, не ожидая, что это намерение приведет их к гибели.

Впереди строя Вепрей гордо вышагивал центурион Макрон. Несмотря на свои всегдашние крайне скептические высказывания в адрес местных вояк, он не мог не признать, что со своей задачей эти парни все же справились, и довольно достойно, уж во всяком случае, для людей, всего лишь с месяц назад являвшихся обыкновенными земледельцами и не державших в руках ничего грознее мотыги. И вот теперь, впервые попробовав крови, они наконец заслуживали его сдержанного одобрения. Налетчики были уничтожены почти полностью, ускользнуть после наступления ночи вниз по реке посчастливилось лишь немногим. Пленных набралось где-то около полусотни: командирам-римлянам с трудом удалось прекратить резню и вырвать их из рук своих подчиненных, вдруг воспылавших желанием разжиться трофеями в виде человечьих голов. Ну а уж к обнаружившимся среди врагов соплеменникам, пусть и немногочисленным, атребаты были особенно беспощадны, из них удалось спасти только жалкую горстку.

Эти люди сочли союз Верики с Римом проявлением постыдного малодушия и покинули свое племя, дабы поддержать Каратака в справедливой, по их мнению, войне за утраченную свободу и попранную чужеземцами славу всех кельтских народов. Пленники с петлями на шеях и со связанными сзади руками, соединенные одной веревкой, молчаливо брели, едва таща ноги, между двумя когортами победителей. Сам Макрон с удовольствием продал бы их поджидавшим в Каллеве работорговцам, но, будучи реалистом, понимал, что, скорее всего, горожане потребуют кровавой расправы. Это весьма удручало практичного центуриона: зачем убивать людей почем зря, если на рынках Галлии за здоровых рабов дают очень хорошую цену?