Увы, этого шанса ему так и не представилось, а нынешняя кампания затянулась, и походило на то, что он умрет от старости раньше, чем бритты будут покорены. Судьба пока не сулила ему даже слабой надежды пожить для себя, то есть мирно седеть, наблюдать, как взрослеют детишки, и тихо стариться вместе с любимой супругой.

Воспоминания о семье наполнили его болезненной горечью. В начале года жена, дочь и сын попытались приехать к нему, но это обернулось столь ужасной бедой, что теперь об их пребывании здесь не могло быть и речи.

Плавт знал, что его силы — и физические и духовные — на исходе. Для осуществления грандиозного замысла нужен был другой человек, достаточно молодой и достаточно энергичный, чтобы довести задуманное до конца: до полной победы над Каратаком, сокрушительного разгрома объединенных сил бриттов и непреложного подчинения Риму всех населяющих остров племен. По мнению Плавта, из его легатов с этим мог справиться один лишь Веспасиан.

Хотя Веспасиан принял под руку легион несколькими годами позже большинства равных ему по рангу военачальников, он быстро наверстал нехватку командного опыта за счет напористости и прирожденной цельности своей натуры. Именно поэтому Плавт поручил ему проведение самостоятельной операции в южных районах Британии, и до сих пор легат оправдывал доверие генерала, круша укрепления неприятеля, однако это порождало другую проблему. Успех оказался слишком стремительным, победоносный марш уводил удачливого легата все дальше вперед, а линии снабжения его легиона, соответственно, растягивались, становясь все более уязвимыми для наскоков подвижных вражеских шаек. Плавту даже пришлось попридержать удальца, велев ему поначалу уничтожить опорные пункты противника на рубежах страны атребатов и лишь после этого повернуть к югу, захватывая все земли до самого побережья. Когда Веспасиан туда выступит, разрыв между ним и основной частью римской армии станет несоразмерно большим. Впрочем, Веспасиан сам сознавал существующую угрозу и сообщил о своих опасениях в недавно присланном Плавту письме. Получалось, что очень многое сейчас зависело от того, сохранят ли верность римлянам атребаты.

Над лагерем прокатился приглушенный раскат грома, и командующий устремил взгляд поверх волнистых палаточных крыш к горизонту, где вспышка молнии возвестила о надвигающемся ненастье. Неожиданно налетевший холодный ветер принялся трепать отвернутый полог шатра, и в этом Плавт тоже увидел знак приближения бури. Штаб римских сил размещался на небольшом естественном возвышении близ центра палаточного городка, но все же не строго на пересечении его двух главных улиц, как этого требовала традиция. Нарушение уставного порядка вызвало возражения блюстителей лагерных норм, но генерал настоял на своем, ибо хотел, раз уж представился такой случай, иметь возможность без помех глянуть за частокол в сторону западной цепи холмов. Туда, где сейчас на одном из лесистых склонов виднелась россыпь огней.

Там находился лагерь Каратака. Уже не один день враждующие войска разделяло всего несколько миль, и на этом пространстве происходили частые стычки между мелкими патрулями и верховыми разъездами. Дальше этого дело не шло, ибо Плавт знал, что, если он пойдет в наступление, хитрец-Каратак просто отступит, снова вынуждая римские легионы к безрезультатной погоне за ним, сопряженной лишь с еще большим удалением их от основной снабженческой базы. Понимая это, Плавт остановил продвижение армии и занялся обустройством цепочки фортов, предназначенных для защиты своего тыла и флангов. Лишь по завершении этой работы он поведет легионы вперед, вынуждая бриттов к отходу. Они все равно не смогут пятиться до бесконечности, рано или поздно им придется сразиться. И тогда римляне сокрушат их окончательно и бесповоротно.

«Таков, по крайней мере, план», — подумал Плавт с невеселой усмешкой. Беда только в том, что строить какие-то планы в затягивающейся на годы войне — дело крайне неблагодарное, ибо враг склонен вносить в них поправки. Вот и теперь Веспасиан прислал весьма тревожное донесение о появлении южнее Тамесис еще одной армии бриттов. Не исключено, что Каратак намеревается объединить эти два войска. Если так, то он может попытаться оторваться от Плавта, уйти на юг и всем скопом обрушиться на Второй легион. А может, напротив, решить, что бритты достаточно сильны, чтобы сразиться с основной римской армией. Такой вариант был бы для Плавта наиболее желателен, но ему теперь приходилось относиться к Каратаку с куда большим уважением, чем какое-то время назад, особенно в связи с тем документом, который он швырнул на стол писцу. Это было еще одно донесение, на сей раз от центуриона, которому Веспасиан поручил командовать маленьким гарнизоном Каллевы. Центурион Макрон отчитался о недавней стычке с вражеским отрядом, в которой он одержал победу. Что не могло, конечно, не радовать: эту часть отчета командующий прочитал с удовольствием, но вот когда дело дошло до описания ситуации в Каллеве, многоопытный Плавт, несмотря на стремление начальника гарнизона представить все в лучшем виде, ощутил беспокойство.

— Командир!

Генерал повернулся навстречу появившемуся у входа старшему писарю.

— Ну?

— Это донесение прибыло пять дней назад, командир.

— Пять дней, — тихо повторил Плавт.

Очередная вспышка молнии осветила опустошенную сельскую местность. Спустя миг громыхнул гром, и писец вздрогнул.

— Квинт, можешь ты объяснить, как получилось, что эта депеша попала ко мне только через пять дней после прибытия?

— Она не касалась вопросов первостепенной важности, командир.

— Ты ее читал?

— Так точно, командир.

— Полностью?

— Не могу припомнить, командир, — замялся писец.

— Понятно. Не слишком удовлетворительный ответ, а, Квинт?

— Так точно, командир.

Командующий смотрел на писца до тех пор, пока пристыженный канцелярист не потупился.

— Запомни, каждое донесение необходимо прочитывать полностью, с первой и до последней строки. Второй раз я подобного небрежения не прощу.

— Да, командир.

— А сейчас пришли ко мне трибуна Квинтилла!

— Трибуна Квинтилла, командир?

— Гай Квинтилл. Приписан к Девятому легиону несколько дней назад. Найдешь его в командирской столовой. Пусть явится прямо в мои покои, и чем скорее, тем лучше. Выполняй!

Писарь повернулся и покинул шатер. Плавт же, провожая его взглядом, дивился собственной снисходительности. Несколько лет назад за такую оплошность этот малый был бы разжалован в рядовые и отправился тянуть лямку в строю. Должно быть, с возрастом у него развивается мягкотелость. Верный признак того, что он, Плавт, как генерал, и впрямь староват для управления действующими войсками.

Пока Квинтилл читал донесение, гроза докатилась до лагеря и теперь бушевала над ним. Темная даль за поднятым пологом входа в личные покои командующего то и дело светлела от молний, и всякий раз крупные капли рассекавшего воздух дождя казались взвесью стеклянных осколков в мертвенно-бледном, призрачном мире. Спустя миг после каждой вспышки оглушительно гремел гром, дребезжали стоявшие на столе кубки, а потом все стихало: лишь подвывал ветер да ливень монотонно молотил по кожаной крыше шатра.

Генерал присматривался к трибуну, недвижно сидевшему напротив него и внимательно изучавшему свиток. Квинтилл происходил из старинной фамилии, до сих пор владевшей обширными имениями в окрестностях Рима, и был последним в длинной веренице аристократов, всегда занимавших в Сенате главенствующие места. Его назначение в Девятый легион являлось своего рода благодарностью за огромную сумму, беспроцентно ссуженную несколько лет назад Плавту отцом Квинтилла. Но дело было не только в покрытии застарелых должков. Молодой аристократ видел в военной службе неплохую ступень для карьерного роста, а Плавт, со своей стороны, зная о непомерном честолюбии этого близкого ко двору человека и справедливо полагая, что тот, кто настолько амбициозен, непременно безжалостен и беспринципен, намеревался использовать это в своих интересах.